В Германии он был бы проповедником, в России — бомжем, в Италии — членом коза ностра, а в Aмерике смог стать музыкантом.
Я услышал его на концерте — и это стоило мне денег. Я слушал его долго — и это стоило мне нервов. Я слушал его до конца — и это стоило мне слез. Так я познакомился с Томом Уэйтсом.
Это было в Польше, в маленьком фестивальном городке, где он выступал в зальчике на сто мест, и там некуда было спрятаться от его душераздирающего голоса. Он сидел за расстроенным “фоно” (которое профессиональные музыканты обзывают honky-tonky pianola), словно украденным из какого-нибудь салуна на Среднем Западе. Клавиши стонали, когда он дотрагивался до них, и из-под его пальцев вылетали толстенькие мохнатые звуки, жалящие в самое сердце не хуже диких пчел Среднего Запада. Он сидел в каком-то кошмарно-нафталиновом полумраке, истыканный иголочками света, отраженными от лоснящихся боков пианино, иногда вдруг оборачиваясь в зал, чтобы картинно улыбнуться, обнажив желтые прокуренные резцы. Он словно бы сам не поспевал за своей мелодией, тормозил, сбивался, стучал по разбитому пианино, словно был одной из тысяч шестеренок какого-то режущего ржавого механизма, который вдруг смазали — и скрежет исчез, остался только ровный гул счастья. Он был, безусловно, бог и, конечно же, дьявол.
Этот любимец американских бомжей, мудрец из подворотни, не ко времени увядший побег на древе американского бандитизма — Том Уэйтс — родился в городе Помона (аналог “нашего” Бердичева) в Южной Калифорнии, где налет, ограбление, купля и продажа дурмана были возведены в высокую степень ремесла. Многие везунчики, поднявшиеся со дна той жизни (и вторично доказавшие, что они заправское дерьмо), впоследствии, если у них находились лишние деньги, открывали собственное дело — бутлегерскую лавку, контору “по производству рэкета” или увеселительное заведение с девочками. Оставшиеся — спивались и пополняли армию отщепенцев.
В стране, “где исполняются все желания”, рос мальчик — с ощущением “безнадеги” в крови... Его взлетом был — стакан виски, а падением — отсутствие оного. Он мечтал стать врачом, и на очередной день рождения родители подарили ему фонендоскоп — “фигню”, которую прижимают к груди, когда человек падает от усталости перед жизнью. Его друг принес на праздник гитару — просто поиграть. Гитара своими формами напоминала женщину. Уэйтс обнял ее и приложил фонендоскоп к ее груди. А потом тронул струну. Через широко открытые ворота звуки хлынули прямо в уши — казалось, он может разглядеть волоски на гладких черепках восьмых и четвертных нот. Иногда между ними проскальзывали мельчайшие песчинки — слышался скрип, который тут же становился частью музыки, рождавшейся в голове Тома. В какой-то Красной книге умерших мелодий он нашел скелеты древних гармоний, доисторических диссонирующих монстров секстаккордов, от которых ныли зубы и губы сами шептали: “еще”.
Он слышал, как мир делится на две части — на стоны и тишину. Он впитал их, омыл сле... |
News
