Наконец я приехал в Одессу. Этот огромный южный порт был, для моих
шестнадцати лет, - дверью мира, началом кругосветного плавания, к которому
я стремился, имея весьма смутные представления о морской жизни. Казалось
мне, что уже один вид корабля кладет начало какому-то бесконечному
приключению, серии романов и потрясающих событий, овеянных шумом волн. Вид
черной матросской ленты повергал меня в трепет, в восторженную зависть к
этим существам тропических стран (тропические страны для меня начинались
тогда от зоологического магазина на Дерибасовской, где за стеклом сидели
пестрые, как шуты, попугаи), все, встречаемые мной, моряки и, в
особенности, матросы в их странной, волнующей отблесками неведомого,
одежде, - были герои, гении, люди из волшебного круга далеких морей. Меня
пленяла фуражка без козырька с золотой надписью "Олег", "Саратов",
"Мария", "Блеск", "Гранвиль"... голубые полосы тельника под распахнутым
клином белой, как снег, голландки, красные и синие пояса с болтающимся
финским ножом или кривым греческим кинжальчиком с мозаичной рукояткой, я
присматривался, как к откровению, к неуклюжему низу расширенных длинных
брюк, к загорелым, прищуренным лицам, к простым черным, лакированным
табакеркам с картинкой на крышке, из которых эти, впущенные в морской рай,
безумно счастливые герои вынимали листики прозрачной папиросной бумаги,
скручивая ее с табаком так ловко и быстро, что я приходил в отчаяние.
Никогда не быть мне настоящим морским волком! Я даже не знал, удастся ли
поступить мне на пароход.
Довольно сказать вам, что я приехал в Одессу из Вятки. Контраст был
громаден! Я проводил дни на улицах, рассматривая витрины или бродя в
порту, где, на каждом шагу, открывал Америку. Здесь бился пульс мира. Горы
угля, рев гудков и сирен, заставляющий плакать мое сердце зовом в Америку
и Китай, Австралию и Японию, - по океанам, по проливам, вокруг мыса Доброй
Надежды! Вот когда география совершила злое дело. Я рылся в материках, как
в щепках, но даже простой угольный пароход отвергал мои предложения, не
говоря уже о гигантах Добровольного флота или изящных великанах Русского
общества. Было лето, стояла удушливая жара, но, в пыли и зное, обливаясь
потом, выхаживал я каждый день молы, останавливаясь перед вновь прибывшими
пароходами и, после колебания, взбирался на палубу по трапу, сотрясаемому
шагами грузчиков. Обычно у трюма, извергающего груз под грохот лебедки,
под отчаянный крик турка: "Вира!" или "Майна!", торчала фигура старшего
помощника с накладными в руках, и он, выслушав мой вопрос: "Нет ли
вакансии", - рассеянно отвечал: - "Нет". Иногда матросы осыпали меня
насмешками, и, должно быть, действительно казался я смешон с моей
претензией быть матросом корабля дальнего плавания, я, шестнадцатилетний,
безусый, тщедушный, узкоплечий отрок, в соломенной шляпе (она скоро
потеряла дл... |