Дело происходило в 1975 году, когда я уже собирался эмигрировать из Советского Союза и поэтому "подхалтуривал" везде, в том числе и на телевидении, где проработал в свое время несколько лет. Однажды, уже уходя, я столкнулся с приятелем-режиссером, предложившим – если у меня есть время – пройти с ним в аппаратную. "Что-то интересное?" – спросил я. "Кирилл Лавров будет разговаривать с Джейн Фондой", – сказал он, и у меня, конечно, нашлось время.

Лавров был самым, на мой вкус, бездарным актером "гогиного театра", как все питерцы называли БДТ Товстоногова, и, естественно, секретарем парторганизации. В тот день партия поручила ему взять интервью у голливудской звезды. Фонда снималась на "Ленфильме" в картине "Синяя птица" (по Метерлинку) и щедро раздавала интервью. К этому времени она уже стала героиней советского агитпропа, и спрашивали ее журналисты главным образом о ее "борьбе за мир".

Фонда охотно рассказывала о "позорной" Вьетнамской войне, "героическом вьетнамском народе" и об антивоенном движении в Америке. Вот и в телеинтервью (оно, разумеется, не шло в эфир, а записывалось на видеомагнитофон – на тот случай, если потребуется вырезать крамолу) Лаврова интересовало не столько творчество актрисы, сколько ее политическая деятельность. Он с выражением читал написанные ему заранее вопросы, а она повторяла то, что, наверное, уже десятки раз говорила на пресс-конференциях.

Я вряд ли вспомнил бы об этом интервью тридцатилетней давности, если бы не вакханалия последних дней и недель в связи с выходом в свет мемуаров Фонды "Моя жизнь до сих пор" ("My Life So Far") и с началом проката фильма "Свекровь-Чудовище" ("Monster-in-Low"), первой за последние полтора десятка лет картины, в которой она снялась.

Взяв в руки ее книгу, я тут же обратился к алфавитному указателю имен, фильмов и т.д., нашел "Blue Bird" и открыл нужную страницу. В одной строчке Фонда упоминает название картины и Ленинград, где ее снимали, а о раздаваемых ею налево и направо интервью, как и следовало предположить, ни слова, ни полслова.

Те интервью мало чем отличались от сотен других, которые она давала, вернувшись в августе 1972 года из коммунистического Вьетнама, где стала главной героиней местных пропагандистов. Уж их-то не нужно было учить тому, как использовать американскую кинозвезду в своих целях. Она стала символом протеста против войны во Вьетнаме. Однако ее визит в стан врага возмутил большинство – "молчаливое большинство" – американцев. Особенно тех, чьи сыновья, мужья, братья сражались на войне. Они называли Фонду "Ханойская Джейн", и кличка "Ханойская" пристала к ней, полагаю, навсегда.

"Выражается сильно русский народ! – воскликнул Гоголь в "Мертвых душах", – и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничего не поможет..."

Это свойство присуще и другим народам. И чтобы ни предпринимала Фонда, ей суждено навсегда остаться "Ханойской Джейн". Я, впрочем, не исключаю, что она даже гордится этим прозвищем. Во всяком случае, и по сей день она считает, что не совершила ничего плохого, встав на сторону врага. Судить об этом можно по ее мемуарам.

Сегодня, тридцать с лишним лет спустя после первого визита во Вьетнам (в 1974 году она побывала там вторично – снимала документальный фильм, но не о войне, а о "простых тружениках"), Фонда пишет: "Я сожалею лишь об одном моменте этой поездки – когда была сфотографирована сидящей на зенитной батарее северовьетнамцев...". Через несколько страниц мы читаем: "Возможно, вьетнамцы запланировали это. Я никогда не узнаю. Но если они и в самом деле это запланировали, могу ли я осуждать их? Я отвечаю за свои поступки. Если меня использовали, то я позволила этому случиться. Это была моя ошибка, и я заплатила за нее и продолжаю платить...".

То есть в 2005 году Фонда сожалеет лишь о том, что позволила в 1972 году сфотографировать себя возле зенитки, стрелявшей по американским самолетам. А пропагандистское радиовыступление, в котором она посоветовала президенту Никсону "читать вьетнамскую историю и поэзию, причем особенно стихи, написанные Хо Ши Мином"? А призывы к американским солдатам и офицерам прекратить сражаться? А пресс-конференции по возвращении в Америку, на которых она утверждала, что вьетнамские коммунисты хорошо относятся к военнопленным и никого не пытают?

Фонда сожалеет – и повторяет это едва ли не на каждой встрече с читателями в своей рекламной поездке по стране – только о фотографиях, запечатлевших ее у зенитного орудия. Она забыла, конечно, о телеинтервью, которое дала Барбаре Уолтерс в 1988 году: "Я хотела бы сказать всем, кто воевал во Вьетнаме и кому я причинила боль тем, что говорила и делала. Я... очень виновата, потому что травмировала их. И я хочу извиниться перед ними и их семьями", – говорила она 17 лет назад.

Кто-то, возможно, подумал, что Фонда искренне сожалеет о поездке во Вьетнам в 1972 году. Тот, кто так ее понял, ошибся. В вышедших недавно мемуарах она не извиняется ни за свои слова, ни за дела. Извиняется исключительно за фотографии, сделанные без ее ведома. Да и недавние ее заявления в Национальном клубе печати в Вашингтоне и по телевидению – всюду, где она рекламирует свою книгу, – не оставляют ни малейшего сомнения в том, что "Ханойская Джейн" ничуть не изменилась. События последних полутора десятилетий, последовавших за падением Берлинской стены и крушением "империи зла", абсолютно ничему не научили ее.

Джейн Фонда не родилась левой и не впитывала с молоком матери коммунистические идеалы. Розоветь, а затем краснеть она стала в зрелом возрасте, начав сниматься в кино во Франции. Было это в 1963 году. "Я не была тогда политически активной и не интересовалась теорией или идеологией (и до сих пор не интересуюсь)", – читаем в ее мемуарах. Но судьбе было угодно свести Фонду с Симоной Синьоре и Ивом Монтаном – суперзвездами французских леваков. Звездная супружеская пара (она – замечательная актриса, он – добротный актер и популярный шансонье, приезжавшие осенью 1956 года в Советский Союз – после подавления советскими танками венгерской революции) просветила политически неграмотную американку – объяснила ей, за что следует бороться и чему следует противостоять. Пройдут годы, и после крушения Берлинской стены Монтан заявит на телевидении, так, чтобы слышала вся страна: "Nous etions des cons!" – "Какими же мы были болванами!"

"Ханойская Джейн" так не считает. Больше 60 страниц в своих мемуарах она посвящает поездке во Вьетнам в 1972 году и объясняет читателям, почему Соединенные Штаты не должны были воевать во Вьетнаме. И она по-прежнему лжет, утверждая, что боролась против войны. Она боролась за победу коммунистов. И ей нельзя верить, когда она пишет о жертвах войны, потому что миллион вьетнамцев, бежавших из своей страны на лодках, спасаясь от пришедших с севера коммунистов, и миллион камбоджийцев, убитых "красными кхмерами", – по ее мнению, вовсе не жертвы.

Вскоре после развода с первым мужем – французским режиссером Роже Вадимом (описания постельных сцен в ее книге нельзя обсуждать в семейном кругу: муж предпочитал групповой секс, и жена запросто участвовала в оргиях, поставляя супругу проституток) – Фонда стала жить с левым активистом Томом Хэйденом, который затем стал ее вторым мужем. Их сблизила ненависть к капитализму и, конечно, осуждение Вьетнамской войны.

Хэйден прославился летом 1968 года во время съезда Демократической партии в Чикаго. Он был в числе "чикагской семерки", устроившей беспорядки, а затем представшей перед судом.

Вскоре после знакомства с Фондой Хэйден поведал ей, что правительства США и Южного Вьетнама пытаются уничтожить многовековую культуру вьетнамцев и заменить ее поп-музыкой и "Плейбоем", а также пристыдить вьетнамок за их полудетские формы и убедить их в необходимости делать операции для увеличения бюста.

Джейн тут же почувствовала в Томе родную душу. "Я никогда раньше не встречала такого мужчины", – пишет она, и в следующем абзаце рассказывает, как отдалась ему. И Хэйден убедил ее отправиться в Ханой, а затем они вместе выступали на пресс-конференциях и рассказывали о "зверствах" своих соотечественников во Вьетнаме. В тот день, когда Фонде исполнился 51 год, Хэйден объявил ей, что полюбил другую. Разумеется, Хэйден "забыл" вернуть деньги, которые взял у жены для своей избирательной (неудачной!) кампании за пост сенатора.

Мультимиллионер Тэд Тернер, создавший телекомпанию Си-эн-эн и владевший профессиональными командами, баскетбольной и бейсбольной, предложил ей руку и сердце, и Фонда их приняла. И как не принять! В первую же встречу он с гордостью заявил: "У меня есть друзья-коммунисты. Горбачев – мой близкий приятель, и Кастро тоже!" Снова родная душа.

Но ей определенно не везло с замужествами. Тернер начал изменять ей с первых же дней и оказался ужасным тираном. Не разрешал, например, видеться с дочерью, которая тогда только-только стала матерью. Фонда рассталась и с третьим мужем.

Личная жизнь потому и называется "личной", что она – личная. Ну, а если автор не считает нужным делать из личной жизни секрет? Кого-то, думаю, именно это заинтересует в мемуарах Фонды. Я же обращал внимание, конечно, на ее политические установки. Книга насквозь политизирована. Автор не скрывает своих симпатий и антипатий, и легко, догадаться, что в прошлом году Фонда была сторонницей сенатора Джона Керри, с которым она сотрудничала, устраивая антивоенные сходки, манифестации и пресс-конференции в начале 70-х годов. К президенту Бушу она испытывает, разумеется, глубокую неприязнь, которой не скрывает, разъезжая по стране со своей книгой.

"Я хочу показать президенту страны “третьего мира”, чтобы он увидел результаты своей политики", – заявила 67-летняя актриса в прошлом месяце на пресс-конференции в Вашингтоне, и вряд ли кто-либо догадался, о каких странах она говорит, но никто не решился спросить ее об этом.

* * *

В 1975 году на "Ленфильме" в "Синей птице" снималась и другая американская кинозвезда – Элизабет Тейлор. Она, в отличие от Фонды, отказывалась встречаться с советскими журналистами. Короткой была ее встреча с моим коллегой, пробившимся к ней всеми правдами и неправдами. Тейлор отказалась отвечать на какие-либо вопросы и лишь сказала: "Напишите, что я жертвую Израилю".