Эта книга появилась в магазинах немногим больше месяца назад, но о ней уже много говорят и пишут. Не только потому, что ее создатель – известная писательница, автор десяти книг (эта – 11-я по счету), номинант на Пулитцеровскую премию Франсин Дюплесси-Грей, давний, постоянный и уважаемый автор журнала "Ньюйоркер". Причина особого интереса – герои книги: Александр Либерман и Татьяна Яковлева.

Этих людей знали, восхищаясь, любя, ненавидя, сплетничая о них, завидуя им, во многих странах: в России, откуда оба они родом, во Франции, где оказались между войнами, в Америке, где провели не-сколько десятилетий, став центральными фигурами в мире моды, ди-зайна, журнального дела на несколько десятилетий. Автор книги под названием "Them" ("Они") – Франсин Дюплесси-Грей – была их до-черью. Родной – Татьяны и приемной – Алекса.

Книга получилась большой, насыщенной именами, фактами, наблю-дениями, анализом – историческим, художественным, психологиче-ским. Это рассказ не только об Алексе и Татьяне, но и о тех, кто вхо-дил в состав трех очень разных семей: Яковлевых, Дюплесси и Ли-берманов. И что это были за семьи, что были за персонажи! Мать Алекса – взбалмошная полуеврейка-полуцыганка; отец Франсин – виконт Бертран Дюплесси, дипломат, летчик, идеалист, погибший в 1940 году; отец Татьяны, бывший инженер, изобретатель, игрок, ставший в Америке "голубым воротничком" Алексисом Джексоном, и многие, многие другие. Каждый достоин отдельной книги, каждо-му автор дает объемную характеристику.

Но эта книга и о тех, кто окружал Либерманов в их делах и развлече-ниях, кто входил в разные годы в их "круг". Ива Пацевич и Сай Нью-хаус, Марлен Дитрих и Геннадий Шмаков, Дали и Диор, Джакометти и Раушенберг... И, конечно, Маяковский и – подробно, с цитатами из писем – история его любви к Татьяне Яковлевой (впервые рассказан-ная Франсин Дюплесси-Грей в журнале "Ньюйоркер" – в сокращен-ном переводе эта статья появилась в 2002 году в "Новом русском слове"). И пристальный, понимающий, взгляд автора – с высоты соб-ственного опыта и новой информации – на судьбу матери в свете любви и самоубийства поэта.

Тут же – картины Франции, бегства в Америку, Нью-Йорк, Рочестер, дома, квартиры, кампусы. Вещественный мир под неумолимым "са-погом" истории (особенно интересны страницы, где повествование касается Франции кануна и первых месяцев войны – сквозь призму обостренного детского восприятия Франсин). А как интересно оку-нуться в атмосферу культурной жизни военного и послевоенного Нью-Йорка (даже если картина неполная, показанная, как и следова-ло ожидать, с точки зрения "круга Либерманов"). И вспомнить, что у истоков современного международного журнального бизнеса стояли многие "русские" – образованные, талантливые, смелые, выпесто-ванные Серебряным веком и русским авангардом...

На всех персонажей своей книги – своей жизни – Франсин смотрит взглядом достаточно трезвым. Обвинить ее в сентиментальности, в идеализации, в излишней снисходительности даже к самым близким людям -- трудно. Она и внешне кажется на первый взгляд суховатой, "формальной": очень высокая, прямая, тонкая, с седоватыми волоса-ми, на вид – настоящая WASP. На мои вопросы она отвечала боль-шей частью по-английски, иногда – по-русски. В детстве ее главным языком был французский.

Я не стала выпытывать у нее, почему ее взгляд и ее слово оказались такими, а не иными (прочтя книгу, каждый сделает свои выводы). Мы начали беседу с одного из главных героев книги.

Алекс Либерман был сыном русского революционера-меньшевика Симона (Семена) Либермана, который еще до революции был круп-нейшим специалистом по древесине, а после революции стал одним из "спецов" в Ленинском правительстве.

Маленький Алекс вел себя как беспризорник. Когда ему было девять, чтобы как-то поправить его характер, Семен Либерман увез его за границу. Он был одним из немногих "выездных" и воспользовался этим. Привез сына в Англию, где тот провел три года в закрытой шко-ле.

– Когда вы встретились с Алексом Либерманом, он был чело-веком невероятно утонченных манер и хорошего вкуса…

– Он воспитывался не только в Англии, но и, тремя годами позже, во Франции.

– Либерман был талантливым художником. В книге этому посвящена целая глава, приводится несколько его работ: авто-портрет, портрет отца, венецианский пейзаж, одно из первых в ис-тории минималистских полотен. Но сделать живопись своей про-фессией, как мечтали и даже настаивали родители, Алекс не су-мел. Не захотел. Попав в Америку, он стал одним из столпов аме-риканского журнально-издательского дела, дойдя до должности главного редактора всемирно известной империи Conde Nast.

– Куда входят журналы Vogue, House and Garden, Allure, Glamour и еще около двух десятков других.

– Вы без прикрас рассказываете о том, как он руководил: как нанимал людей, как изгонял.

– Он был очень обаятельным человеком, но в то же время в нем было нечто маккиавелиевское. Он боялся лично вступать с людьми в кон-фликт, перепоручая эту неприятную миссию своим помощникам.

– Он продолжал активно работать вплоть до 80 лет, и даже основал журнал Allure, который стал одним из самых популярных в Америке журналов. Он явно обладал недюжинным умом и по-ниманием человеческой природы.

– При этом друзей у него не было, он даже этим гордился. Главным его другом был его босс, владелец империи Conde Nast Сай Ньюхаус. Алекс всегда тянулся к сильным мира сего и очень радовался возмож-ности "прикоснуться" к сильным, властным людям.

– Он восхищался ими?

– Он был прагматиком. Все, что он делал, не имело никакого отноше-ния к эмоциям. Ему пришлось несколько раз менять страну прожива-ния – из России он отправился в Англию, из Англии – во Францию, из Франции – в Америку. И это воспитало в нем прагматизм, приспособ-ляемость и хладнокровие.

– Но у него была великая любовь – ваша мать, Татьяна Яковлева.

– Впервые они встретились благодаря моему дяде художнику Алек-сандру Яковлеву.

Немногие знают, что Татьяна Яковлева происходила из удиви-тельно интересной семьи. По крайней мере двое членов этой се-мьи имели прямое отношение к искусству. Это тетя Сандра, кото-рая была певицей, меццо-сопрано, солисткой Петербургской им-ператорской оперы, а затем Парижской оперы. И дядя, Александр Яковлев – художник, путешественник, человек удивительной судьбы, во многом заменившей Татьяне отца, воспитавший ее вкус, любовь к искусству.

Когда Татьяна и Алекс познакомились, ей было 20 лет, а Алексу – 14. Александр Яковлев был возлюбленным матери Алекса, и Алекс брал у Яковлева уроки рисования. Но любовь возникла не сразу. Они были слишком юными. Моя мать вышла замуж за моего отца, виконта Дюп-лесси, а с Либерманом они вновь встретились только в 1938 году, ко-гда их пути с отцом уже разошлись, хотя формального развода не бы-ло.

– Вы пишете о своем отце, что он был "образованный музы-кант, страстный любитель поэзии, лицензированный пилот, зна-ток китайской скульптуры, помпейского стекла и многих других областей изобразительного искусства". Многие факты его жизни и смерти подтверждают, что он был незаурядной личностью.

– Отец был очень красив внешне и внутренне. Он трагически погиб во время Второй мировой войны. Он был болен, но, глубоко страдая от оккупации Франции, сделал все, чтобы как можно раньше присоеди-ниться к армии де Голля. Его самолет был сбит фашистами при пере-лете над Средиземным морем.

– Когда вы узнали о гибели отца?

– Моя мать не говорила мне об этом целый год, она боялась. Этим ка-чеством обладали и Яковлева, и Либерман – боязнью сильных эмоций. Им трудно было принимать серьезные решения. Они попросили свою приятельницу передать мне это известие.

– Как мы узнаем из книги, смерть отца стала для вас серьезной душевной травмой. Вы сохранили связь с Францией?

– Все-таки Франция – моя родина, я бываю там каждый год.

– Татьяна Яковлева – вокруг ее имени ходило множество слу-хов, сплетен, не обходилось и без попыток очернить ее. Одна из причин, как ясно из книги, – война за право на Маяковского.

– Ходили даже слухи о том, что я – дочь Маяковского. Когда я в 1976 году в первый раз поехала в Россию, меня там пытались в этом угово-рить, хотя это биологически невозможно. Маяковский покинул Фран-цию в апреле 1929 года. Тогда же он в последний раз встретился с Татьяной Яковлевой. Больше он из России не выезжал, его не выпус-кали. Я родилась в сентябре 1930 года, через девять месяцев после то-го, как Татьяна Яковлева вышла замуж за виконта Дюплесси.

Приехав впервые в Россию, я с ужасом обнаружила свои фотографии в музее Маяковского. Моя бабушка, Любовь, мать Татьяны, не смогла в свое время покинуть Россию (Татьяне удалось уехать, потому что над ней нависла угроза туберкулеза). С дочерью их связывала пере-писка, из которой что-то наверняка ушло в архивы КГБ, а что-то со-хранилось. В начале 1960-х годов Любовь умерла, и ее муж передал письма вместе со всеми семейными фотографиями, которые Татьяна посылала своей матери, музею Маяковского. Я увидела свои фотогра-фии в музейных витринах и даже испугалась, не следят ли за мной, не арестуют ли.

– Какой вы помните свою мать? Как изменили ее годы? Ведь она скончалась в довольно преклонном возрасте – в 86 лет.

– В молодости она была невероятно энергична, у нее была куча дру-зей, она была экстравертом. Как только мы приехали в Америку, она сразу же окружила себя знаменитостями, устроила салон, где бывало множество людей. При этом она сделала прекрасную творческую карьеру – она была дизайнером шляп. Очень знаменитым. Но в 1960-е годы шляпки вышли из моды, и когда она вынуждена была уйти на пенсию, то потеряла большую часть своей энергии, стала выпивать. Ей тогда было около 60 лет.

– На обложке одного из номеров журнала "Вог" изображены две дамы в шляпках "от Татьяны". В книге вы пишете о ее творческом процессе.

– Она смотрелась в зеркало в течение восьми часов в день. Садилась, брала форму, надевала и наворачивала на нее все, что угодно – ткань, кружево, мех, ленты. Так она удовлетворяла свой нарциссизм, столь часто присущий женщинам. У меня есть две зимние шляпки, сшитые ею.

– Эти вещи, наверное, представляют собой музейный инте-рес?

– Да нет, я ношу их! Я не стану отдавать их в музей, а оставлю моим невесткам.

– Среди друзей Татьяны были люди знаменитые, незауряд-ные. Например, Марлен Дитрих, которая в вашем доме не раз проявляла свою, далеко не всем известную домовитость, фото-граф Ирвинг Пенн, которого открыл Алекс Либерман и который сделал потом множество превосходных фотографий вашей семьи. Обо всем этом можно прочесть в книге. Но в жизни Татьяны все-гда немалое место занимали люди, связанные с Россией. Особенно в последние годы ее жизни...

– Именно тогда она познакомилась с Иосифом Бродским и сразу пред-сказала, что он станет лауреатом Нобелевской премии. А ее лучшим другом в то время, начиная с середины 1970-х, стал Геннадий Шма-ков, которого, кстати, Бродский и привел. Шмаков был очень образо-ванным человеком, специалистом в области классических языков. Древнегреческий, латынь и еще несколько языков он знал в совершен-стве и помнил наизусть сотни поэтических строк на пяти языках. При этом был высокомерен. Очень добрый к тем, кого любил, он мог быть язвителен по отношению к тем, кто ему не нравился. Он был очень верным другом. В 1987 году он умер от СПИДа. Мать не смогла опра-виться после этой кончины.

– В книге "Them" переплетены судьбы и традиции семей с разным вероисповеданием: Алекс был евреем, который оказался под огромным влиянием кальвинизма, Бертран дю Плесси – француз-католик. Татьяна – православная. Вы чувствовали рас-хождения между Татьяной и Алексом как людьми разных вероисповеданий?

– Они не были по-настоящему верующими людьми, в церковь они не ходили. Отмечали только русскую пасху.

– Как вы стали писательницей?

– Я прекрасно владела английским языком, училась в одной из луч-ших школ – Spence, была редактором школьного издания и даже по-лучила премию за лучшую литературную работу...

– ...повергнув в изумление мам своих соучениц, которые не могли поверить, что вы – эмигрантка и пошли проверять Татьяну – прямо к ней в мастерскую в магазин Сакс Пятая авеню. И толь-ко услыхав ее корявый, минимальный английский, успокоились.

– Затем я училась в Барнард-колледже при Колумбийском универси-тете, тогда это был исключительно женский колледж. Здесь я тоже по-лучила премию за литературную работу. Но до поры до времени я не осмеливалась писать, а пошла работать репортером в агентство Юнай-тед Пресс. Затем отправилась в Париж, где была редактором журнала "Элль".

– Который, между прочим, не входил в империю Алекса Ли-бермана, это была конкурирующая фирма…

– "Элль" был тоже основан беглецами из России – семьей Лазаревых, жившей в Париже. И только позже, вернувшись в США, выйдя замуж и поселившись в Коннектикуте, я начала писать рассказы. Большей частью – о своем детстве. Их печатал журнал "Ньюйоркер". Так нача-лась моя писательская карьера.

Однако моя первая большая книга не была беллетристикой. Она была посвящена католической церкви, к которой я принадлежу. В этой кни-ге я рассказываю об изменениях, происшедших в католической церкви в связи с антивоенным движением 1960-х годов в Америке. Вторая книга была посвящена Гавайям. И только третья книга – "Любовники и тираны" – была романом.

– Уже по названию чувствуется, что эта книга не могла быть написана без конкретных наблюдений вашей жизни.

– Как и большинство романов, он в значительной степени автобио-графический. Затем я написала еще два – "Октябрьская кровь" и "Мир без конца", опубликовала книгу эссе...

Закрывая книгу, понимаешь, что "Они" – может быть не совсем точное название. Потому что главный герой книги – Франсин, "Фросенька", как называли ее Татьяна и Алекс. Это ее глазами увидены судьбы и характеры, воссозданные в книге, это ее голос звучит со страниц, и через ее сердце пропущены события, о ко-торых читаешь взахлеб, как самую лучшую беллетристику.

"Воспоминание о родителях" – подзаголовок книги. И в самом ее конце Франсин Дюплесси-Грей напишет: "... Главное, я поняла, что смысл их, и, следовательно, нашего существования можно уловить через некое динамическое взаимодействие с историей их жизни... Тяжесть воспоминания и информации – вся на мне, чтобы делиться или скрывать...".